— Точно так же и я, — добродушно ответил Меир. "Твоя тетя мне открыла дверь, я взял — и влюбился. Мне очень повезло, что она захотела выйти за меня замуж".
Дэниел увидел, как покраснела женщина. Усмехнувшись, он спросил: "Констанца, может быть, ты тоже — книги будешь писать?"
— Нет, — она поболтала изящными ножками в замшевых, коричневых туфельках. "Я буду разговаривать с интересными людьми и потом печатать это в газетах. Мне мистер Тредвелл, репортер, — рассказал, как это делать. Например, с вами, дядя Дэниел, потому что с дядей Меиром нельзя".
— Это почему это со мной нельзя? — Меир поднялся. Взяв у жены лимонный пирог, он едва слышно шепнул: "Как ты?"
Эстер только опустила длинные ресницы и покачала головой. Она присела, и, незаметно открыв рот, справилась с тошнотой: "Живем, как брат с сестрой, в разных комнатах. Конечно, я ему, наверняка, противна — меня наизнанку выворачивает по десятку раз в день. Он просто джентльмен, и считал себя обязанным на мне жениться, вот и все".
— Вернее, сейчас нельзя, — поправила себя Констанца, — пока война идет. Она поморгала темными глазами и невинно добавила: "Правильно?"
— Правильно, — Дэниел, не удержавшись, рассмеялся: "Пойдемте, Фримены уже в гавани".
Эстер в последний раз прошлась по чистому, убранному дому. Опершись на подоконник, она вздохнула: "Когда еще сюда вернемся? Нат и Салли письма для миссис Франклин передадут, увижу ли ее теперь? Все же семьдесят лет ей этим годом. Там, на Синт-Эстасиусе, я, конечно, начну практиковать, как лучше себя буду чувствовать, а все равно — весь следующий год с ребенком просижу. Дэниел никогда, ничего не узнает — велела себе женщина. "Ты обещала, вот и храни обещание".
Она посмотрела на птиц, что вились вокруг скворечника, и спустилась вниз.
Два корабля выходили из гавани. Салли, утерев слезу, велела дочери: "Помаши им, Марта. Видишь, все разъехались, остались только мы с папой и бабушка твоя".
Миссис Бетси стояла, глядя на белые паруса, на чаек, что вились над мачтами, а потом хмыкнула: "Вернутся они сюда, попомните мое слово. Даже Констанца — и та вернется".
— Ей-то что тут делать? — удивился сын. Миссис Бетси только вздернула бровь: "А вот увидишь. Пошли, — велела она, — работа ждать не будет. Ни одной свободной комнаты нет, скоро обед постояльцам подавать надо".
— Расцвела как, — ласково подумал Нат, провожая мать взглядом. "Хозяйка она отменная, конечно, и с ребенком есть, кому повозиться".
— Мы сейчас, — он взял у Салли дочь, — по морю ногами пошлепаем и вас догоним.
Девочка бегала, смеясь, вдоль кромки прибоя, черные, кудрявые волосы развевались по ветру. Нат, присев на камень, закурил трубку: "А ты, Фримен, думал ли, что так все обернется? Да какое там! Все свободны, вся семья и дети твои — тоже свободными будут. А вот на юге…, - он поморщился и услышал радостный крик дочери: "Хорошо!"
Марта раскинула ручки. Брызгаясь водой, хохоча, девочка позвала его: "Папа! Сюда!"
— На собрание аболиционистов схожу, — велел себе Нат, поднимаясь. "Если бы не капитан Вулф, если бы не миссис Марта — так бы и умерли мы все в рабстве. Что надо будет сделать — сделаю. Стрелять я умею, разведчик из меня отличный, матушка и Салли за делами присмотрят. Я могу с юга людей вывозить. "Подпольная дорога", — внезапно пришло ему в голову. "Так ее и назовем. "Подпольная дорога".
Он нагнулся. Подняв дочь, целуя ее, Нат шепнул: "Ты же свободный человек, Марта Фримен, понимаешь?"
— Да! — широко, весело улыбнулась девочка. Обняв отца, приникнув головой к его плечу, она повторила: "Да!"
Меир лежал на узкой, высокой корабельной койке, прислушиваясь к звукам из-за тонкой переборки. "Хороший ветер, — подумал мужчина, — теперь, главное, на британцев не нарваться. И Дэниел с конвоем пошел, и мы, но все равно — от греха подальше".
Он поднялся. Взяв фонарь с горевшей в нем свечой, Меир вышел в темный коридор. Эстер открыла дверь своей каюты и жалобно сказала: "Еще хуже. Что же будет, когда шторм начнется?"
— Может, и не начнется, — Меир, на мгновение, прикоснулся губами к ее белому лбу — он был лишь немного выше жены.
— Нельзя, — велел он себе, убираясь, принося чистое ведро, открывая ставни каюты. Прохладный, вечерний ветер ворвался в каморку, запахло свежестью. Он увидел, как садится солнце над далекой, темной полоской берега. "Перед Нью-Йорком в открытое море уйдем, так безопасней, — он вздохнул и повторил: "Нельзя. Пусть она отдохнет. Пусть, в конце концов, тебя полюбит, а ты, Меир Горовиц, старайся — чтобы так оно и случилось".
Эстер сидела на койке, закутавшись в шелковый халат, размеренно дыша.
— Сколько раз это видела, у пациенток…, - женщина слабо улыбнулась, — но не думала, что у меня так будет…
Меир устроился рядом. Взяв ее за руку, муж хмыкнул: "Насчет меня ты можешь быть спокойна. Я латаю дыры только в государственном бюджете, с деньгами семьи — все в порядке. А что еще нас ждет? — немного покраснев, указав глазами на ее живот, спросил мужчина.
— Когда…, если, — Эстер помолчала, — это закончится, может начаться изжога. От нее пьют соду, и еще настой солодки, только она в Новом Свете не растет. Когда приедем на Синт-Эстасиус, поговорю там с местными акушерками, — какие травы они используют…, - Эстер не договорила и замахала рукой.
Меир потянулся за ведром. Он погладил жену по спине: "Я уверен, что скоро тебе станет лучше, вот правда".
— У меня была пациентка, — неразборчиво, кашляя, проговорила Эстер, — которую тошнило все девять месяцев.
Она прополоскала рот. Женщина, вдруг, страстно сказала: "Хочу той трески соленой, что на обед была. Только сухой. Попроси, пожалуйста, на камбузе".
Меир вернулся с оловянной тарелкой. Жена, грызя рыбу, кивнула: "Спасибо большое".
Он стянул кусочек. С трудом разжевав, Меир заметил: "Правда, вкусно. Поешь, а я тебе потом имбирь заварю".
Эстер тихонько вздохнула, и, слизывая с алых губ крупинки соли, — улыбнулась.
Интерлюдия
Иерусалим, лето 1780
Ножницы скрипели, белокурые, густые волосы падали на каменный пол, в маленькое окно вливался полуденный, жаркий воздух. Пахло мылом. Джо, взяв в руки метлу, опустив голову, искоса посмотрела на грустное лицо подруги.
— Хоть бы немножко оставить, госпожа Судакова, — тихо попросила Дина. "Так же некрасиво".
— Миловидность обманчива и красота суетна; но жена, боящаяся Господа, достойна хвалы, — сухо ответила Лея. "Сара, смети это все в угол, ты следующая. Потом окунетесь в микву и приберете тут все, а вечером уже и хупа".
Джо взглянула на строгое, красивое лицо, на сжатые в тонкую полоску губы женщины. Жена раввина все щелкала ножницами.